15 сентября отмечался день памяти всех новомучеников Кирилловских, пострадавших в 1918 году, а 27 сентября мы впервые особо почтим память одного из них – священномученика Иоанна Иванова, иерея Ферапонтова монастыря. До последнего времени документы, раскрывающие неизвестные обстоятельства его мученической кончины, были засекречены. Совсем недавно удалось обнаружить их в архиве, а также установить точную дату и место расстрела о. Иоанна.

В 2000 году на юбилейном Архиерейском Соборе был прославлен целый сонм святых ХХ века – новомучеников и исповедников Российских, в том числе семь кирилловских угодников: священномученик Варсонофий (Лебедев), епископ Кирилловский; преподобномученица Серафима (Сулимова), игуменья Ферапонтова монастыря; мученики Анатолий Барашков, Михаил Трубников, Николай Бурлаков, Филипп Марышев и священномученик Иоанн Иванов, иерей Ферапонтова монастыря.
Канонизации указанных подвижников предшествовали серьёзные архивные поиски и тщательная кропотливая работа по сверке и уточнению разрозненных сведений о новомучениках, которые проделала кирилловская исследовательница Елена Стрельникова (в иночестве – монахиня Есфирь). Благодаря её титаническому труду мы имеем подробные жизнеописания святых, дату их расстрела и место захоронения, которое отмечено поклонным крестом и часовней в честь новомучеников Кирилловских. К этой часовне ежегодно 15 сентября (в день памяти угодников) совершается крестный ход.
Правда, всё сказанное относится только к шестерым из семи кирилловских святых.
Точная дата и место расстрела священномученика Иоанна Иванова до последнего времени известны не были. Поэтому в житии угодника об обстоятельствах его кончины сказано весьма кратко и лаконично: «Спустя месяц после казни епископа Варсонофия, игумении Серафимы и четверых мирян на горе Золотухе в череповецкой тюрьме расстреляли священника Иоанна Иванова». Единственным основанием для этого утверждения, имевшимся в руках исследователей в 2000-м году, был недатированный список репрессированных, в котором под № 29 значилось: «Иванов (поп Ферапонтова монастыря)», а в графе «примечания» стояла пометка «расстрелян».
Желание придать определённость скупым архивным сведениям привело к тому, что в весьма авторитетной «Православной энциклопедии» были допущены две грубые ошибки: предположительной датой кончины о. Иоанна названо 15 октября 1918 года, а местом расстрела – город Череповец.
То есть, несмотря на установленный Архиерейским Собором общий день памяти, священномученик Иоанн оказался как бы отделённым во времени и пространстве от остальных кирилловских святых, пострадавших в сентябре 1918 года. И своеобразным следствием этого «отделения» стали иконы новомучеников Кирилловских без лика священномученика Иоанна Иванова.
Целенаправленные архивные поиски позволили нам достоверно установить, что местом расстрела о. Иоанна был отнюдь не Череповец, а город Кириллов. То есть его мощи вполне могли быть погребены близ захоронения остальных новомучеников Кирилловских.
Кстати, и пережил он их ненадолго. Отца Иоанна расстреляли 27 сентября (по новому стилю) 1918 года, следовательно, у кирилловчан имеются веские основания обратиться с ходатайством в Священный Синод об установлении дополнительного дня памяти угодника – 14 (27) сентября.
Но даже не это самое главное, вновь обнаруженные архивные материалы позволяют со всей наглядностью представить тяжесть и величие мученического подвига о. Иоанна, которому было суждено понести самый большой крест страданий за имя Христово среди всех кирилловских новомучеников.
На наш взгляд, его подвиг и молитвенное стояние за родной город Кириллов заслуживают не краткого, а подробного рассказа о святом. Поэтому ниже мы приведём подробное жизнеописание угодника, в которое вошли как известные, так и вновь выявленные сведения о нём.

Жизнеописание священномученика Иоанна Иванова
(дни памяти: 15 и 27 сентября
по новому стилю, а также в Соборах Вологодских святых
и Новомучеников и исповедников Российских)

Иван Фёдорович Иванов родился в праздник Богоявления Господня 6 (19) января 1864 года в городе Кириллове в семье помощника лекаря – прихожанина Казанского собора. Стоит ли удивляться, что Иван был крещён в главном храме города и именно здесь прошёл главные этапы своего духовного становления.
К сожалению, сведений о детских годах подвижника мы не имеем. Но последующий пастырский путь красноречиво показывает, что духовное окормление у священнослужителей Казанского собора, прихожанином которого он являлся, оставило неизгладимый след в сердце святого, превратив его в стойкого борца за святую веру.
Поначалу путь Ивана Фёдоровича был традиционен для детей разночинцев. Он окончил Кирилловское начальное училище и в 1886 году Череповецкую учительскую семинарию, после чего был назначен на должность заведующего начальным училищем в селе Огибалово Кирилловского уезда, состоявшего в ведомстве Министерства народного просвещения. В 1897 году его перевели заведующим начального Тимонинского училища Белозерского уезда, в котором Иван Фёдорович преподавал в течение трёх лет. За свои труды в 1898 году он был отмечен царской наградой – серебряной медалью на Александровской ленте для ношения на груди с надписью «За усердие».
Казалось бы, карьера его складывалась вполне успешно. Но духовные уроки, преподанные в Казанском соборе, не могли пройти бесследно. И 37-летний заведующий школой принимает твёрдое решение встать на путь пастырского служения.
В июле 1901 года он выдержал экзамен на священника и в октябре был определён на священническую вакансию к Становищской церкви Белозерского уезда (ныне Бабаевский район). Спустя непродолжительное время учёный монах, магистр богословия, много потрудившийся над изданием греческих рукописей, епископ Кирилловский Арсений (Иващенко) рукоположил его в сан диакона, а через несколько дней (4 ноября 1901 года) высокопреосвященнейший Гурий (Охотин), архиепископ Новгородский и Старорусский, посвятил будущего священномученика в сан священника к Становищской церкви.
Помимо исполнения хлопотных пастырских обязанностей, о. Иоанн продолжил свою преподавательскую деятельность – он в 1901–1904 годах состоял законоучителем в местной церковно-приходской школе.
В 1904 году тщанием игуменьи Леушинского монастыря Таисии был возобновлён женский Ферапонтов монастырь, в котором открылись две священнические вакансии, на которые были определены иерей Василий Подобедов и в июне 1904 года – о. Иоанн Иванов (вторым священником). К этому времени семья батюшки состояла из пяти человек: его самого, жены Екатерины Павловны и трёх детей: дочери Екатерины (1889 г. р.) – учащейся Череповецкой гимназии, сына Бориса (1892 г. р.) – учащегося 3-го класса Белозерского духовного училища и младшей Евгении (1896 г. р.).
В 1909 году о. Иоанн по совместительству был назначен законоучителем Кнышевского земского училища. А с декабря 1912 по декабрь 1914 года состоял в хлопотной должности помощника благочинного 3-го округа. Трудился он ревностно, за что был удостоен целого ряда церковных наград и поощрений: в 1907 году награждён правом ношения набедренника, а в 1913 году – бархатной фиолетовой скуфьи. К 1913 году отец Иоанн овдовел. Сын Борис поступил в Московскую духовную академию, состоял профессорским стипендиатом и слушателем Императорского Московского археологического института, то есть проявлял недюжинные способности и подавал надежды на будущую научную и преподавательскую деятельность. Старшая дочь Екатерина вышла замуж за чертёжника Обуховского завода в Петрограде Н. Смирнова. А младшая Евгения училась в Императорском Петроградском женском педагогическом институте.
Серьёзные испытания обрушились на плечи священника в 1917 году. В июле внезапно умер священник Василий Подобедов, и отец Иоанн остался единственным служащим иереем Ферапонтова монастыря.
Дальнейшая его судьба подробно описана в «Житиях новомучеников Кирилловских», составленных Е. Стрельниковой:
«После Октябрьского переворота в стране начался развал хозяйства, и большевики, чтобы отвлечь население от истинных причин разрухи, начали пропаганду против Церкви, в особенности против монастырей. Газета «Известия Кирилловского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» регулярно публиковала заметки о неистощимости запасов монастырских кладовых Кирилловских обителей. Например, в сентябре 1918 года она писала: «В то время, когда беднейшее население Кириллова в буквальном смысле голодает и по несколько дней не видит крошки хлеба, там, в Сорской пустыни скот кормится хлебом». «А в Горицком монастыре разве нет хлеба? Только нужно раскрыть монастырские тайники… А сколько слухов про Кирилловский монастырь, что тут большие запасы хлеба? Кто знает входы и выходы монастыря, пусть придёт в продовольственный отдел и скажет».
Первым подвергся грабежу Ферапонтов монастырь. В нём четырежды делалась реквизиция хлеба. Изъяли более 500 пудов. Против монастыря выдвинули обвинение, что он не только укрывал хлеб, но и гноил его, что служило будто бы доказательством его намеренной борьбы против советской власти. Отбирался у монастырей не только хлеб. Подлежали реквизиции скот, инвентарь, огороды и оставшиеся запасы. Вскоре исполком принял решение о монастырском продовольствии: оставить на четыре месяца по 25 фунтов на человека, остальные продукты реквизировать. Это означало, что на каждого из насельников обителей оставлялось по 2,5 килограмма продуктов на месяц, и то только до лета.
Но монастырские кладовые не были безграничны, и награбленного не могло хватить надолго. Тогда взоры большевиков обратились на монастырские ризницы и церковное имущество.
В феврале 1918 года в Кириллове были созданы комиссии для принятия на учёт монастырских ценностей. 16 мая прибывшие из деревень делегаты приступили к выполнению возложенных на них поручений по составлению описей, в первую очередь Кирилло-Белозерского монастыря. Поскольку именно по этим описям имущество монастырей вскоре реквизировалось новой властью, то было естественным нежелание верующих, чтобы этот учёт производился.
Ещё в феврале 1918 года, сразу после выхода декрета об отделении Церкви от государства, Ферапонтовским приходским советом была составлена опись церковного имущества. В марте им же было вынесено решение о недопущении дополнительных описей или досмотров. Когда стало известно, что в Ферапонтове ожидается приезд комиссии, игуменья Серафима попросила отца Иоанна объявить об этом прихожанам. По окончании службы батюшка сказал:
– Православные! Сегодня или завтра к нам приедут какие-то люди производить опись монастырского имущества. Опись была произведена Советом. Нужно ли ещё допускать описывать – это ваше дело. А в случае если будут обижать Церковь и сестёр, защитите!
– Делать опись больше не надо, не дадим. Оповестите нас или звоните, когда приедут. Мы все придём и не дадим, – заявили прихожане.

В воскресенье 6 (19) мая всенощная началась, как обычно, в 6 часов вечера, в седьмом часу прибыло четверо членов комиссии. Матушка Серафима находилась на службе. Её вызвали из храма, и она пригласила приезжих в гостиничный корпус, предупредив, что без председателя приходского совета она не может позволить им описи. В отведённом номере она предложила приезжим чай, ночлег, справилась, не нужно ли протопить печь для тепла, о чём и распорядилась. Одновременно с этим она послала за председателем приходского совета Николаем Кочуровым. Посланец по возвращении передал решение совета назначить встречу на утро. Весть о приезде комиссии быстро облетела деревни, и к монастырю собралась толпа крестьян.
Игуменья Серафима, выйдя к ним, пыталась успокоить волнение:
– Комиссия только снимет копию с вашей описи и завтра же уедет.
– Не допустим до описи! Не допустим их ночевать при монастыре! – кричали крестьяне.
Поднялся шум. В храме в это время шла служба. Видя, что богомольцы заволновались, священник громко сказал:
– У Бога вечность, у Бога красота! А весь этот шум – всё это временное и преходящее.
Крики продолжались, шум нарастал. Когда окончилась всенощная, отец Иоанн вышел из храма и направился в номер, где помещались приезжие. Он предупредил их, что прихожане возбуждены, и советовал гостям уехать. На улице толпа набросилась на членов комиссии и стала наносить им побои. Трое пытались спастись бегством, вслед им раздались выстрелы из винтовок. Одного из представителей комиссии схватили, собираясь расправиться. Видя, что начинается самосуд, отец Иоанн вмешался:
– Товарищи! – умиротворял он крестьян. – Пожалуйста, не делайте переписчикам никаких насилий!
Священник прилагал все усилия, чтобы предотвратить конфликт, но его участие в конфликте было передано властям в намеренно извращённом виде. В Кирилловский исполком из Ферапонтова поступило сообщение, что изгнание из монастыря комиссии произошло в результате агитации священника против Советской власти. Через два дня отца Иоанна арестовали. 9 (22) мая, в праздник святителя Николая Чудотворца, отец Иоанн вернулся домой около шести часов вечера из деревни Емишово после крестного хода. Он только успел войти в свой дом, как был схвачен своим же прихожанином-красноармейцем. На улице его окружили остальные вооружённые красноармейцы, присланные из Кириллова. Большей частью это были уроженцы Ферапонтова, бежавшие с фронта дезертиры. Теперь они припомнили священнику, как осенью 1917 года он обличал их за трусость, говоря, что они бегут с фронта как зайцы.
Солдаты нарочно торопили священника, не разрешая одеться теплее и не давая взять с собой тёплой одежды. Сопровождаемый ударами, он вышел из дома в лёгкой рясе, с крестом. Под дулами заряженных ружей и револьвера, направленными на него, отец Иоанн сел в телегу между конвоирами. Второй конвой ехал на второй паре лошадей. Галопом провезли арестованного батюшку по улице Ферапонтовской Слободы.
Дорогой батюшке предложили отречься от Бога, обещая оставить в живых, но священник отказался предать Господа. Напротив, всех обидчиков он благословил своим наперсным крестом. Заключённого доставили в Кирилловскую тюрьму. Через три дня после ареста отца Иоанна перевели из Кириллова в Череповецкую тюрьму, а местная газета от 7 июня 1918 года (нового стиля) призвала дать на него показания: «Кирилловская следственная комиссия просит гражданина, приславшего письмо о проповеди священника Ферапонтовского прихода Иоанна Иванова, явиться в комиссию, помещающуюся в Кириллове, в доме Горбунова, для дачи показания по этому делу».
В день ареста игуменьи Серафимы, 12 (25) мая, местный благочинный священник соседней Ильинской церкви отец Александр Фомин письменно известил о случившемся епископа Кирилловского Варсонофия (Лебедева). Владыка предписал отцу Александру подать в Кирилловский исполком от имени прихожан заявление о невиновности арестованного с просьбой освободить его до производства формального дознания. Отец Александр на следующий день пришёл на собрание Ферапонтовского прихода, чтобы составить необходимый документ. Но к его приходу прихожане уже написали свою, довольно нелепую, резолюцию: «Совет приходский просит Кирилловский исполнительный комитет освободить священника Иванова, так как Ферапонтовский приход большой и некому исполнять требы, а если нельзя освободить, то дать другого священника».
Отец Александр стал протестовать, указывая на полную бесполезность такой формулировки, но прихожане заупрямились. После этого благочинный предложил, чтобы в каждой деревне крестьяне написали свои свидетельства того, что происходило 6 мая, но и из этого ничего не получилось. Нашлись активисты, которые стали грозить арестом тем, кто это будет писать, и прихожане испугались. Страх перед террором большевиков буквально парализовал волю жителей.
Прошёл почти месяц, пока крестьяне начали стыдиться своего предательства и собрались написать нужное заявление. Они просили отца Александра составить черновик.
В нём, наконец, они указали, что священник Иоанн невиновен, что он арестован по недоразумению, и просили его освободить. Прошение подписали две тысячи прихожан, но, дойдя до подмонастырской Слободы, письмо попало в руки крестьянина-безбожника и было им уничтожено.
«Итак, гнездо, откуда пошёл весь печальный инцидент, сильно, и я дальше не имею сил пока бороться, а жду и сам ареста», – заключает рассказ о заявлении благочинный отец Александр Фомин. В своём рапорте он отмечает, что общая атмосфера среди прихожан неблагополучна. На них повлияла митинговая агитация проживающей в Ферапонтове «интеллигенции»: учителей, почтовых служащих, большевиков-солдат. Агитаторы настраивали людей против монастырей, высших духовных властей и, в частности, против священника Иванова за его обличения дезертиров.
Получив рапорты от матушки Серафимы и благочинного, Новгородская Консистория составила следующий указ: «Предписать местному благочинному принять все меры, какие он найдёт возможными, к скорейшему освобождению священника отца Иоанна Иванова, пригласив к содействию и приходский Совет при Ферапонтове монастыре…»
Снова и снова благочинный обращался к прихожанам с просьбой заступиться за своего священника. Наконец они осознали бесчестность своих деяний, начиная от расправы над членами комиссии, спровоцировавшей репрессии властей, безразличия к судьбе своего пастыря и кончая погромом в Ферапонтовом монастыре. Прихожане составили новое прошение и отправили его в Череповецкий революционный трибунал. Документ был кратким:
«Мы, прихожане Ферапонтовской церкви, православные христиане, заявляем, что арестованный 9/22 мая Советскою властию священник Иоанн Иванов арестован невинно, по недоразумению: как в храме, так и на улице 6/19 мая собравшихся прихожан он не возбуждал к насилиям против Комиссии, производившей опись церковного имущества; в храме он обязан был объявить прихожанам о приезде Комиссии, так как ранее нами же об этом было сделано постановление 11 марта и 8 апреля, а на улице он, напротив, уговаривал толпу не делать никаких насилий членам Комиссии. А потому, выражая своё горькое сожаление о происшедшем от нас печальном для отца Иоанна Иванова случае, мы, верующие, просим Революционный Трибунал немедленно освободить невинно арестованного священника Иоанна Иванова и считать его оправданным». Следуют подписи прихожан 12 деревень Ферапонтовского прихода.
Запоздалые попытки жителей Ферапонтовской волости помочь своему пастырю уже ничего не могли изменить. Освобождения не последовало, как не было и видимости суда, каратели уже обрекли отца Иоанна. Пока шла переписка духовенства и медленное осознание прихожанами своей вины, священник томился в застенках, страдая от голода, холода и бесчеловечного обращения.
Семью отца Иоанна несчастье застало врасплох. Сын Борис больше месяца ничего не знал о случившемся. Он находился с тяжело больной младшей сестрой Евгенией в Анапе. Узнал об аресте отца только в середине июня, когда вернулся в Москву. Старшая дочь Екатерина написала брату из Череповца о тяжёлом состоянии здоровья их родителя. Она извещала, что отец тает с каждым днём, обвинений к нему не предъявляется, допроса не производится, и жизнь его находится в самой серьёзной опасности.
Не зная, как помочь делу освобождения отца, Борис Иванов обратился с прошением к митрополиту Арсению (Стадницкому) с мольбой о помощи. К письму он приложил рапорты и другие документы на имя Патриарха, для передачи в отдел Комиссии Поместного Собора о гонениях на Церковь.
«Сегодня, 3 июля, – писал владыке Арсению Борис Иванов, – я прибыл в Ферапонтов монастырь и здесь, со скорбным сердцем ознакомился с деятельностью моего отца и с историей его дела до настоящего времени. Мысленно целуя его узы и раны, я вижу в нём страдальца за Имя Божие и преклоняюсь пред его подвигом».
В одном из писем епископа Варсонофия (Лебедева) своему наставнику от начала монашеского пути, митрополиту Арсению (Стадницкому), прозвучали обнадёживающие слова об участи священника Иоанна Иванова. Письмо помечено 30 июля 1918 года. «Слава Богу, при Божией помощи достигли мы того, чтобы облегчить участь этого поистине страдальца Христова, невинно томившегося в узилище. По получении от Вас письма, я привёл в исполнение те меры, какие Вы указали. Мною вызван был благочинный отец Фомин, и через него мною сделано письменное распоряжение: воспретить все богослужения в храмах Ферапонтова монастыря, кроме неотложных треб. Эта мера сильно подействовала на прихожан. Они сразу же собрались на сход, выбрали ходатаев в Череповец хлопотать за отца Иоанна».
Далее владыка сообщает, что и сам он вступал в переговоры с судебной комиссией, но его хлопоты не увенчались успехом. Тогда он обратился за помощью к череповецкому священнику отцу Василию Рябинину, приехавшему в Кириллов монастырь. Отец Василий с готовностью взялся за хлопоты и через несколько дней известил владыку Варсонофия об освобождении из тюрьмы отца Иоанна.
Сколько радости пережило кирилловское духовенство, получив это известие! Преосвященный Варсонофий тотчас обратился к митрополиту Арсению с предложением представить к наградам отца Василия Рябинина и отца Иоанна Иванова. «А отцу Иоанну желательно к наперсному кресту, в воспоминание того креста, какой он перенёс исключительно и только при Божией помощи».
Но отца Иоанна ждал иной Крест. Освобождения он не получил.
Такова внешняя сторона следственного процесса над о. Иоанном Ивановым. Но была и внутренняя, сведения о которой предстают из секретного дела, до настоящего времени остававшегося неизвестным биографам святого.
Вместе с тем из него ясно и недвусмысленно предстаёт нравственный подвиг угодника и его поистине мученическая участь в период четырёхмесячного тюремного заключения.
Поначалу батюшка думал, что всё случившееся с ним – недоразумение, и даже пытался письменно обращаться к оставшимся на свободе друзьям с просьбой помочь доказать свою невиновность. При этом он говорил, что за правдивость своих слов несёт ответственность перед Самим Господом. Но все эти письма оседали в следственном отделе, сотрудники которого в конце концов заявили о. Иоанну, что писать подобные послания бесполезно, всё равно на свободе о них никто не узнает.
Не баловали его и общением со следователем. Первый краткий допрос был проведён 24 мая, когда ошеломлённый своим незаслуженным арестом священник ещё не успел хорошо осознать своё положение и продумать стратегию защиты.
Второй раз он встретился со следователем 4 июля. Всё остальное время он томился в заключении почти в полном информационном вакууме, который разбавляли чтением протоколов допросов лжесвидетелей с явной клеветой против святого.
Довершением всех напастей стали тяжелейшие условия заключения в переполненной тюрьме, где священник заразился туберкулёзом. Болезнь стала быстро прогрессировать и к концу июля буквально свалила его с ног.
К счастью, об о. Иоанне ходатайствовали его родственники, которые смогли добиться проведения медицинской экспертизы.
Результаты обследования оказались крайне неутешительны:
«Свидетельство это даю священнику Иванову в том, что в настоящее время у него имеется туберкулёзный катар обеих лёгочных верхушек и неправильная деятельность сердца. Дальнейшее пребывание в тюремном заключении грозит больному священнику Иванову развитием скоротечной чахотки. При правильном больничном лечении здоровье его может значительно улучшиться, и потому его необходимо поместить в лечебное заведение.
Врач земской больницы В[алентина Антоновна] Токарская-Буйновская.

Это заключение буквально ошеломило дочь священника, Екатерину Ивановну Смирнову, проживавшую в Череповце. 27 июля она написала в следственную комиссию слёзное письмо:
«Прошу гражданина председателя Кирилловской следственной комиссии, ввиду серьёзной болезни отца моего священника Иоанна Иванова, заключённого в Череповецкой тюрьме, отпустить его до суда на мои поруки. Я и муж мой ручаемся за него. Я обязуюсь быть всё время с ним. Отцу моему грозит скоротечная чахотка, болезнь эта развилась у него исключительно в тюрьме. Ему необходимо правильное лечение, улучшение питания и перемена обстановки, только чтобы поддержать его здоровье для его семьи, состоящей из сына вдовой сестры и больной уже не встающей с постели дочери, страдающей воспалением позвоночника. Если погибнет он, кто поддержит его семью?! Надеюсь, что Вы как гражданин не допустите этого и, по возможности, измените условия его жизни, в противном случае здоровье его значительно ухудшится, может привести к скорому концу.
В крайнем случае прошу разрешения положить его в городскую больницу под надзор больничной администрации.
При сём прилагаю копию с медицинского свидетельства о болезни моего отца, подлинник же находится у председателя судебного отдела г. Череповца как представителя губернской судебной власти.
Жительство имею в Череповце: Петровская улица, д. 106.
Гражданка Череповца Е.И. Смирнова».
Но рассчитывать на милость властей не приходилось. Екатерину Ивановну ждал сухой и чёрствый официальный ответ:
«Кирилловская следственная комиссия препровождает при сём настоящую переписку гражданки Смирновой, просит сообщить ей, что священник Иванов выпущен на поруки быть не может, а если нуждается в лечении, то это зависит от начальника тюрьмы, который должен перевести его для лечения в больницу, но с условием, чтобы был представлен караул».
Именно в этот тяжелейший момент по поручению епископа Варсонофия в дело вмешался череповецкий священник Василий Рябинин, который смог добиться некоторых положительных подвижек.
4 августа было проведено повторное медицинское освидетельствование в присутствии комиссара юстиции товарища Кирюшина и священника Василия Рябинина, которое подтвердило, что отец Иоанн находится в тяжелейшем положении и нуждается в срочной госпитализации.
7 августа комиссар подписал следующий приказ:
«Заведующему карательным подотделом при Череповецком губернском судебном отделе юстиции. Согласно медицинского свидетельства о состоянии здоровья о необходимости лечения заключённого в Череповецкой тюрьме священника Иванова, постановлением отдела юстиции названный Иванов переводится на лечение в Череповецкую земскую больницу с поручительством священника Череповецкой Благовещенской церкви Василия Рябинина, что он, Иванов, никуда до разбора о нём дела на суде не скроется и не будет вести никакой агитации против советской власти. Настоящее распоряжение о помещении Иванова в лечебницу поручается карательному отделу».
Приказ был исполнен, и священника перевели в земскую больницу. Причём о. Василий Рябинин согласился дать следующую расписку:
«Поручительство.
Я, священник Череповецкой Благовещенской церкви Василий Рябинин, даю подписку Череповецкому губернскому комиссару юстиции в том, что находящегося в заключении в Череповецкой тюрьме священника Иоанна Иванова беру на своё поручительство и под свою личную ответственность, в чём и подписуюсь.
Примечание: За невыполнение настоящего поручительства поручитель подвергается штрафу в размере не менее тысячи рублей или соответствующему по закону наказанию (заключению в тюрьме)».
Таким образом, священник Василий Рябинин смог добиться отнюдь не освобождения о. Иоанна, а лишь перевода его в больницу. Но и то ненадолго.
Уже через шесть дней известие об облегчении участи пастыря дошло до губернского исполнительного комитета. И 13 августа постановлением Пленума череповецкого губисполкома было принято единогласное решение: «Освобождение товарищем Кирюшиным священника Иванова признать незаконным и водворить такового в место прежнего заключения».
Спасением для батюшки стала неповоротливость советской бюрократической системы. До земской больницы постановление добралось лишь к 22 августа. К этому времени титаническими усилиями врачей удалось вытащить батюшку из критического состояния здоровья и даже стали наблюдаться первые, правда, очень слабые положительные сдвиги в самочувствии, в частности, «начало работать сердце».
Лечение следовало продолжить, но врачей слушать никто не стал. 22 августа о. Иоанн вновь был брошен в холодный и сырой каземат, представляющий для него смертельную опасность.
К чести врачей следует сказать, что, рискуя своей карьерой и свободой, они пытались добиться продолжения лечения тяжело больного священника. В частности, врач земской больницы Фёдор Григорьевич Берков 26 августа написал письмо, в котором указывал на критическое состояние здоровья своего бывшего пациента и буквально умолял отменить жестокое и бесчеловечное решение в его отношении.
Но всё безрезультатно.
Более того, следственная комиссия, видя стремительно нарастающее движение в защиту священника, поспешила «умыть руки», 26 августа передав сфальсифицированное уголовное дело в революционный трибунал.
4 сентября слушания по делу было решено провести в помещении Кирилловского съезда местных народных судей в г. Кириллове, о чём всем обвиняемым и свидетелям вручили повестки. Обвиняемых было четверо:
1. Священник Иоанн Фёдорович Иванов;
2. Иван Павлович Залесков;
3. Степан Павлович Залесков;
4. Павел Лаврович Залесков (он же Зизигин).
В качестве свидетелей было вызвано 17 человек, в том числе игуменья Серафима (Сулимова), её племянник Семён Евгеньевич Сулимов и послушница Ферапонтова монастыря Александра Яковлевна Самойлова.
Священник Иоанн Иванов расписался в получении повестки 7 сентября, а игуменья Серафима – 12 сентября.
Наличие в списке наряду с лжесвидетелями честных граждан внушало некоторые, пусть и слабые, надежды на благополучный исход процесса.
Но на беду 5 сентября был обнародован «Декрет о красном терроре», а 11 сентября, как по заказу, был убит большевик Андрей Иудович Костюничев (от редакции: каноническое имя – Иуда, поэтому правильное (каноническое) написание отчества «Иудович»), что стало поводом для развязывания красного террора в Кирилловском уезде.
После убийства коммуниста было решено арестовать в качестве заложников 52 человека, совершенно непричастных к преступлению, но вызвавших недовольство власть предержащих. 37 из них без суда и следствия были приговорены к расстрелу, а ещё 15 оставлены в качестве заложников «до следующего случая террористического контрреволюционного выступления в уезде».
В число подлежащих расстрелу попал и священник Иоанн Иванов, уже 3,5 месяца томившийся в заключении и, естественно, не имевший никакого отношения к убийству Костюничева.
Интересно, что приговор в его отношении не спешили привести в исполнение. С чем это связано, сказать сложно. Возможно, карательные органы надеялись сломить волю священника, добиться от него отречения от Бога и оклеветания своих друзей и товарищей. Но батюшка проявил редкое мужество и стойкость в своих убеждениях.
Вместе с тем приближалось 25 сентября, когда, как надеялись многие, должна была проясниться правда о событиях 19 мая. Естественно, что допустить этого власти не хотели.
Поэтому 23 сентября начальник Череповецкой губернской охраны послал отношение за № 1277, в котором сообщалось, что подсудимый Иоанн Иванов приговорён к расстрелу и участвовать при рассмотрении дела не может, «хотя приговор в его отношении в исполнение не приведён и он числится за Кирилловской чрезвычайной комиссией». 25 сентября на заседании Череповецкого революционного трибунала в г. Кириллове было зачитано указанное письмо и принято решение: «Дело в отношении священника Иванова впредь до приведения над Ивановым приговора в исполнение отложить».
На заседании была отмечена также неявка свидетельницы Серафимы Сулимовой, «так как таковая как игумения монастыря за преступление по постановлению Кирилловского Черезвычкома расстреляна».
В этих строках прозвучала редкая в подобных документах и горькая правда. Единственной виной, за которую преподобномученица Серафима подверглась столь суровому наказанию, было её игуменство.
То же можно сказать и в отношении священномученика Иоанна Иванова. Главным, и по большому счёту, единственным реальным обвинением в его адрес было иерейство.
Батюшка отнюдь не призывал к убийству переписчиков, к этому призывали другие (собравшиеся в монастырь крестьяне). Он не избивал уполномоченных, не стрелял в них из ружей, наоборот, останавливал и успокаивал разгорячённых крестьян.
Но аресту подвергся совершенно неповинный священник, в то время как подлинные зачинщики беспорядков выступили на процессе в качестве свидетелей, а отнюдь не обвиняемых.
Всё это так. Но батюшке было уготовано до конца испить чашу страданий, чтобы омытым ими безбоязненно предстать пред лицом Господа, вспоминая Его слова: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах…» (Мф. 5.11–12).
Отец Иоанн был расстрелян 27 сентября 1918 года в г. Кириллове, на что недвусмысленно указывает письмо отдела наружной охраны Череповецкого губисполкома, датируемое 1 октября 1918 года: «На отношение Ваше от 30 сего сентября за № 1639 губохрана сообщает, что приговор над священником Ивановым и Васильем Богдановым приведён в исполнение в городе Кириллове 27 сего сентября 1918 года. Заведывающий губохраной Таврин».
4 октября 1918 года дело в отношении священника было «прекращено за смертью обвиняемого». То есть он действительно подвергся смертной казни без суда за одно лишь имя Христово и свой священный сан (другой доказанной в суде вины батюшка не имел).
К сожалению, пока не удалось установить точное место захоронения святого. Не исключено, что мощи угодника почивают на той же горе Золотухе, где и остальные новомученики Кирилловские. Вероятнее всего, у чекистов имелся ограниченный круг могильников, и гора Золотуха входила в число главных. Место это в сентябре 1918 года неплохо охранялось. Причём эпопея с разрешением и отменой перезахоронения епископа Варсонофия и игуменьи Серафимы позволяла произвести подзахоронения в их могилы вновь расстрелянных чекистами мучеников, не вызывая особых подозрений.
Другим возможным местом является старинное стрельбище близ горы Полати (соседней с Золотухой), о котором стало известно из письма, присланного в 2017 году на имя протоиерея Владимира Колосова: «Благочинному Кирилловского округа протоиерею Владимиру Колосову. Уважаемый отец Владимир! Прочитав статью в газете «Новая жизнь» № 17 от 29.09.2017 о Кирилловских новомучениках, я хочу поделиться с Вами информацией, касающейся этой истории. Со слов Валентины Анатольевны Королевой, в 90-х годах археологи, приезжавшие в Кириллов на поиски захоронений расстрелянных новомучеников, искали их не в том месте. Валентина Королева в то время проживала в м. Обшара города Кириллова. Она, узнав о приезде археологов, рассказала мне, что Павел Балдин жил в доме на углу улиц Костюничева и Белозерской, мимо которого по старой горицкой дороге и вели на расстрел новомучеников. Позднее он рассказывал Валентине Анатольевне, что в 1918 году, будучи ещё подростком, вместе с другими ребятами бегал на гору Полати, за которую тогда и повели на расстрел новомучеников. Она предположила, что вероятное место расстрела находится там, так как на гору Полати вёл первый поворот по старой горицкой дороге, а до горы Золотухи от этого поворота оставался ещё 1 километр. Обе эти горы хорошо просматривались с горицкой и белозерской дорог, а вероятное место расстрела (по её словам) ниоткуда не было видно. Раньше там были сенокосы. С уважением, Владимир Левин. 16.10.2017».
Всё перечисленное лишь гипотезы. Но можно утверждать вполне определённо, что мощи священномученика Иоанна почивают на родной ему Кирилловской земле и он, без сомнения, остаётся горячим молитвенником за город Кириллов и Казанский собор, в котором в своё время принял таинство святого Крещения.
Священномучениче Иоанне, моли Бога о нас.

М. Мальцев, череповецкий историк, древлехранитель и член комиссии по канонизации святых Череповецкой епархии.