ГЕРОЛЬД ВЗДОРНОВ

«БЫТЬ ЗДЕСЬ ТЯЖЕЛЫЙ КРЕСТ...»

ИЗ ПЕРЕПИСКИ А. И. АНИСИМОВА

И В. Т. ГЕОРГИЕВСКОГО С И. Э. ГРАБАРЕМ (1918—1919)

Впервые публикуемые письма Александра Ивановича Анисимова и Василия Тимофеевича Георгиевского рисуют нам первую — «героическую» — эпоху реставрационных работ Комиссии по охране и реставрации памятников древнерусской живописи, созданной летом 1918 года в Москве Игорем Эммануиловичем Грабарем.

До начала работ в Кириллове, Ферапонтове, Горицах и Белозерске Комиссия успела провести значительные расчистки древних икон и фресок в Благовещенском и Успенском соборах Московского Кремля, в Димитриевском и Успенском соборах во Владимире, в Боголюбове, Троице-Сергиевой лавре, в Звенигороде под Москвой и в Новгороде. Более того, тремя экспедициями на пароходе она обследовала все старые русские города по Москве-реке, Оке и верхней Волге. В ходе этих работ были выявлены десятки первоклассных произведений древнерусской и византийской живописи, расчищены от позднейших церковных поновлений иконы и стенописи Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия.

Первая северная экспедиция во главе с А. И. Анисимовым была направлена в Кириллов осенью 1918 года и во многом имела предварительный, разведочный характер. Ее участникам предстояло выяснить состояние сохранности местных древностей, принять меры по учету предметов старины в отдельных монастырях и по возможности сделать пробные расчистки наиболее известных по старинным описям икон. Экспедиция была продолжена и в 1919 году, а затем она приобрела как бы постоянный характер. А. И. Анисимов с реставраторами П. И. Юкиным и Е. А. Домбровской наезжал сюда и в 1927 —1929 годах. Но работы осенью 1918 и весной 1919 года изобилуют, пожалуй, наиболее красочными открытиями.

Несколько слов об авторах писем. Александр Иванович Анисимов подобно И. Э. Грабарю был самым активным участником реставрационных открытий в первые годы после Октябрьской революции. Заявивший о себе как исследователь древнерусского искусства еще в 1910—1914 годах, он с неослабевающей энергией трудился в этой области науки в 1918—1930 годах, пока не был арестован органами НКВД и не отправлен на Соловки, а потом на трассу Волго-Балтийского канала. Официальная справка о его расстреле в 1937 году, по всей вероятности, соответствует истине, о чем появлялись сообщения в газетах и воспоминаниях Д. С. Лихачева, опубликованных в «Нашем наследии».

Судьба другого автора, Василия Тимофеевича Георгиевского, не менее интересна. В течение долгих лет он, родом из духовной семьи в Судогде Владимирской губернии, семинарист по первоначальному образованию, служил по ведомству церковного образования и был теснейшим образом связан с клерикальными кругами императорской России.

Посещая по своим обязанностям инспектора церковно-приходских школ многочисленные старые русские города и монастыри, имея неплохой опыт работы в архивах и древлехранилищах, В. Т. Георгиевский в 1905—1906 годах посетил Ферапонтов монастырь в Новгородской губернии, где им была обнаружена роспись в соборе Рождества Богородицы, выполненная Дионисием в 1502 году. В 1911 году им была опубликована книга «Фрески Ферапонтова монастыря», снабженная не только фотографиями, но и воспроизведениями цветных копий Д. С. Стеллецкого. Именно с этого времени пошла почти всероссийская известность фресок Ферапонтова, продолжающаяся по сей день и привлекающая в его окрестности множество неравнодушных к русской культуре людей — от ученых с мировым именем до студентов и от художников до писателей и поэтов.

Появление В. Т. Георгиевского в Комиссии И. Э. Грабаря диктовалось не совсем научными интересами. Игорь Эммануилович рассчитывал скорее на административные связи В. Т. Георгиевского в церковных сферах, чтобы членам Комиссии было легче проникать в еще не закрытые монастыри, соборы и церкви, где они предполагали найти ранее никому не известные шедевры древнерусского искусства. В этом плане сотрудничество В. Т. Георгиевского оказалось особенно полезным во Владимире и Боголюбове, где он сохранял прочные связи еще с начала XX века.

В конце 1918 года В. Т. Георгиевский по семейным обстоятельствам был вынужден вернуться в Петроград, где он прежде работал в Комитете по новой иконописи. Вскоре он вернулся в Москву, но уже не был взят на работу в Комиссию и, перебиваясь случайными заработками, бедствуя, умер в декабре 1923 года. Похоронен Василий Тимофеевич Георгиевский на Даниловском кладбище. Как бы то ни было, своим изданием фресок Дионисия в Ферапонтовой монастыре В. Т. Георгиевский прочно вошел в историю отечественной науки и культуры в целом.

Письма А. И. Анисимова и В. Т. Георгиевского хранятся в отделе рукописей Государственной Третьяковской галереи в фонде И. Э. Грабаря. Из этой обширной переписки мы отобрали несколько писем, раскрывающих трагизм обстановки тех лет — лет, на редкость богатых художественными открытиями.

А. И. АНИСИМОВ — И. Э. ГРАБАРЮ

Кирилло-Белозерский монастырь,

7 сентября 1918 г.1 [1 Дата по инерции (или характерной для А. И. Анисимова «старорежимности») проставлена по старому стилю. По новому, следовательно, письмо датируется 20 сентября.]

ДОРОГОЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ,

по приезде сюда и по устройстве всех дел я дал Вам телеграмму о благополучном начатии работ и о сообщении подробностей письмом.

Ехали мы 5 1/2 суток (впрочем, точнее 5)2 [2 Экспедиция ехала по Волге до Рыбинска, откуда по Шексне добиралась до Череповца, Гориц и Кириллова. Железнодорожный путь из-за крайней неясности политической обстановки на вологодском Севере не был доступен и безопасен].

По Волге ходит один-единственный пароход, поэтому давка была дикая и 3/4 удовольствия от езды на пароходе терялись. Стоимость проезда ужасная (...), носильщики и извозчики безжалостны (...) Продовольственный вопрос стоит здесь очень и очень остро. Нам хлеба выдают по 1/2 фунта, остальным по 1/8 (...) Словом, кирилловские дни не могут итти ни в какое сравнение с владимирскими в отношении благ питания. Не идут они в сравнение и в отношении благ погоды. Почти целыми днями лупит дождь, дует холодный-холодный ветер, а под ногами — ужасающая грязь. В довершение прелести на днях на берегу озера «публично» расстрелян бывший исправник, о чем население было оповещено листочком, настуканным на ремингтоне. Просто, коротко и ясно.

Местный викарий епископ Варсонофий3 [3 Настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря назначалось духовное лицо в сане епископа, бывшего одновременно викарием Новгородской епархии. О. Варсонофий (1871 —1918) получил известность как знаток старообрядчества и активный миссионер. Прибыл в Кириллов в январе 1917 года] отнесся к нам вполне любезно и разумно. На другой день по нашем приезде «Успение» Рублева было вынуто из иконостаса и перенесено в архиерейский дом и освобождено от оклада. А на третьи сутки начались работы по расчистке и проклейке. Икона, по моей квалификации, хорошей сохранности, но в различных местах прописана неоднократно и потому потребует времени4 [4 «Успение» из местного ряда иконостаса в Успенском соборе Кирилло-Белозерского монастыря приписывалось Рублеву еще в XIX веке и основные усилия реставрационной группы А. И. Анисимова были направлены на его расчистку. «Рублевская» легенда сопровождала эту икону вплоть до 80-х годов, пока реставратор О. В. Лелекова не доказала, что названное «Успение» написано в одно время с иконостасом около 1497 года.] В силу этого я был бы не против второго мастера, скажем — Горохова, если бы Вы сочли возможным его прислать (...) «Рублев» пока не вызывает во мне исключительных восторгов, хотя, конечно, икона замечательная, и техники и колорита ocoбых, индивидуальных. Так как в монастыре еще два «Успения» и тоже больших, из местного чина, то я считаю необходимым оба их «испытать», дабы узнать, каковы «не Рублевы»5 [5 «Два других «Успения» — речь идет об иконе первой половины XV века и об иконе середины XVI века, хранящихся в Кирилловском музее].

Вчера и сегодня, пока расчищенные квадраты фотографируются, Павел Иванович работает над известным «портретом» Кирилла Белозерского кисти Дионисия Глушицкого. И надо сознаться, что вещь эта, хотя и маленькая, но интереса совершенно исключительного. Если я не увлекаюсь, она носит на себе черты чего-то на самом деле наблюденного в действительности, удивительна по живописи и глубоко характерна по своей подлинной древности6 [6 Икона-портрет Кирилла Белозерского, приписываемая Дионисию Глушицкому, датируется 1424 годом. В настоящее время она находится в Третьяковской галерее].

И так как сохранность ее тоже хорошая, то, по-моему, она не менее, чем Рублев, достойна цветной фотографии.

Что касается фотографирования, то теперь фиксируется каждый шаг. «Успения фотографируется детально, по квадратам, до расчистки, после расчистки, до выборки и после выборки. Так как все же иконных снимков сравнительно мало, в редкие солнечные часы (не дни!) я снимаю церкви и здания монастыря внутри и снаружи: материал для одной из будущих монографий в Вашей серии7 [7 В 1918—1919 годах И. Э. Грабарь планировал опубликовать в издательстве братьев Сабашниковых ряд монографий о старых русских городах Предполагались в частности книги о Ярославле и Новгороде и, как видно из настоящего письма о Кириллове. Проект не был осуществлен].

С епископом мы очень ладим, как я Вам и предсказывал. Кормить он нас не кормит и у себя не укладывает, но все наши начинания приветствует и не только приветствует, но добавляет еще и своими. Я предложил ему отобрать из вещей вышедших из употребления, все достойные охраны и устроить специальное древлехранилище, отдав на это половину своего большого и хорошего дома. И он отозвался очень сочувственно и кое-что мы уже начали приводить в исполнение, тем более что дому его, в противном случае, грозит захват под реальное училище. Такой же захват грозит и игуменскому дому в Ферапонтове, куда я думаю через неделю наведаться и куда епископ тоже усиленно меня приглашает. Дела здесь хватило бы не на месяц и не на два, а на год, для целой артели работников: так много здесь чудеснейших икон.

Когда Рублев будет расчищен на 3/4 и выяснятся прочие иконные богатства, я телеграфирую и тогда приезжайте. Пока же все идет как нельзя лучше и урожай ожидает нас большой.

Целую Вас крепко. Павел Иванович и Александр Владимирович8 [8 Реставратор Павел Иванович Юкин (1885-1945) был постоянным спутником А. И. Анисимова в экспедициях еще с дореволюционной поры, Александр Владимирович Лядов — фотограф Комиссии по охране и реставрации памятников древнерусской живописи] кланяются.

Ваш Ал-др Анисимов

А. И. АНИСИМОВ — И. Э. ГРАБАРЮ

Кирилло-Белозерский монастырь,

4 сентября нов. ст. 1918 г.

МИЛЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ, я только что послал Вам телеграмму с просьбой о немедленной высылке сюда двух мастеров получше и некоторого количества политуры (также прошу острозубцы). Расчистка «Успения» идет крайне медленно, причиною чего не только состояние иконы в общем довольно хорошее, но неблагоприятное для расчистки. Причины шире и глубже. В эту субботу был арестован епископ Варсонофий в момент возвращения со мною в экипаже из Гориц. На рассвете следующего дня он был выведен с игуменией Ферапонтова монастыря1 [1 Игумения Ферапонтова монастыря Серафима], двумя горожанами и двумя крестьянами в поле и расстрелян. Расстрел произвели присланные из Череповца красноармейцы. Стреляли в спину. Передают, что епископ был убит только седьмым залпом и в ожидании смерти все время молился с поднятыми к небу руками и призывал к миру. Это убийство было неожиданным не только для населения, но и для местного совдепа, члены коего говорят, что не они виновны в этой смерти и что последняя легла на них тяжестью2 [2 Расстрел мирных жителей не был вызван враждебными действиями против советской власти со стороны Кириллова или Ферапонтова. Карательная акция череповецкой большевистской администрации имела целью устрашить население в связи с убийством 30 августа 1918 года председателя петроградской ЧК М. С. Урицкого]. За те недели две, что я здесь, я не замечал со стороны Варсонофия какого-либо вмешательства в политику: он занят был только церковными делами, хозяйством монастыря и был всегда прост, ровен и внимателен к запросам и требованиям местного совдепа. Уже две ночи подряд последний дает разрешение на вырытие тела епископа, игумений и остальных убитых из ямы, куда они были брошены, и две ночи подряд являются череповецкие красноармейцы и, отменяя разрешение совдепа своими силами, заставляют вновь закапывать трупы. Оба великих монастыря являются сейчас лишенными какой-либо власти и руководящего заведывания, что не может не тревожить меня в крайней степени. Обсудите положение в Коллегии и примите меры. Я не стану распространяться об остальном. Жизнь здесь, и раньше не веселая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принужден испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени. Но закончить работу необходимо (...) На днях съезжу в Ферапонтов. Письмо это посылаю с попутчиком через Петроград. Поручите Василию Тимофеевичу передать содержание моего письма Арсению. Целую Вас крепко.

Ваш Ал-др Анисимов

P. S. Кирилл Дионисия Глушицкого, уже совершенно законченный, оказался подлинным портретом. В истории русской живописи это — открытие первостепенной важности. Древняя надпись только «Кирилъ»; позднее прибавлено «оа преподобный».

А. И. АНИСИМОВ — И. Э. ГРАБАРЮ

Кириллов монастырь,

9 (24) сентября 1918 г. (воскресенье)

ДОРОГОЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ, я уже писал Вам на днях о здешних событиях и о работах. Через членов Центроархива Барскова и Бородина я просил то же самое сообщить и петроградскому отделу Всероссийской Коллегии музеев: о трагической гибели епископа Варсонофия и игумений Ферапонтова монастыря, об угрозах, делаемых монастырям окрестным населением, и проч. На днях я снова был в Горицах и застал там великую панику. Несколько человек собрали три окрестных деревни и предложили им подписаться под постановлением, что монастырь надо очистить от монахинь, заселить «беднейшими» и прочее в том же роде. Монахини бросились в город, в «исполком». Им ответили, что местный совдеп ничего подобного не затевает, но что, если они волнуются, то, во 1-х, совдеп сделает по этому делу особое совещание и постарается защитить их, а во 2-х, пусть они обратятся к моей защите. Из этого Вы можете усмотреть, как понимает мои полномочия здешний совдеп, но для меня-то этого очень мало. Необходимо, чтобы Коллегия или прислала сейчас же сюда особое лицо с особыми полномочиями для охраны зданий и имущества таких монастырей, как Кирилло-Белозерский, Ферапонтовский и Горицкий, а то и всех церквей этого края, или чтобы она на это время вручила такие полномочия мне (до окончания моих работ), известив об этом по телеграфу в особо определенной форме (...) Жить здесь сейчас — подлинная пытка. Павел Иванович1[1 Павел Иванович — Юкин] нервничает и даже звал уехать, так как при создавшихся условиях нет сил хорошо работать. Лядов крепится2 [2 Лядов А. В.— фотограф экспедиции]. Я же не считаю возможным оставить такие великие памятники в такую тревожную и тяжкую минуту без просвещенного заступничества. Василий Тимофеевич3 [3 Василий Тимофеевич — Георгиевский] спрашивает меня по телеграфу (шло почтой!), когда ему ехать. По-моему, обоим вам следует приехать только дней на 5, к окончанию работ. Ибо быть здесь, несмотря на присутствие Рублева и двух Дионисиев, не радость, а тяжелый крест4 [4 Говоря о двух Дионисиях, А. И. Анисимов подразумевает Дионисия Глушицкого и Дионисия Ферапонтовского]. Спешите же с присылкой мастеров и телеграфных распоряжений.

Целую Вас, Ал-др Анисимов

В. Т. ГЕОРГИЕВСКИЙ — И. Э. ГРАБАРЮ

Петроград,

30 сентября 1918 г.

ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ!

По приезде в Петроград встретил одного из архивных деятелей, который был в командировке в Кириллове, когда произошли здесь последние события. Оказывается, что Варсонофий был арестован в тот момент, когда он в экипаже возвращался с Александром Ивановичем1 [1 Александр Иванович — Анисимов] из Горицкого монастыря, где они были вместе и осматривали монастырскую ризницу. Вообразите, как должен был переволноваться бедняга, наш А. И.2 [2 А. И.— Анисимов], пережив все эти события. Рассказы очевидцев расправы красногвардейцев с Варсонофием и Серафимой потрясающи...

В настоящее время Рязановым3 [3 Рязанов — начальник Главного управления архивов в Петрограде, где в 1918 —1919 годах служил инспектором В. Т. Георгиевский] я командируюсь в г. Кириллов вместе с товарищем Комаровским (матрос 22 лет) для надзора за архивом, и вместе с тем Рязанов (который теперь в Москве) должен будет переговорить с Вашей коллегией о назначении в Кириллов особого временного комиссара для ограждения архивов и памятников искусства, которые могут пострадать при осуществлении декрета об отделении церкви от государства и при реквизиции Кириллова и Ферапонтова монастырей. Рязанов думает командировать туда комиссаром балтийского матроса Комаровского, который обладает исключительной решительностью и безапелляционностью, что для местных уездных, довольно свирепых, властей будет весьма полезно, так как он противопоставит их силе свой кулак4 [4 В подлиннике кулак нарисован]: авторитет — единственно понятный в провинции. Я думаю поехать туда как только вернется из Москвы т. Рязанов.

Мне очень хочется взглянуть, что делает Александр Иванович. Я знаю, что он расчистил образ преподобного Кирилла Белозерского, оказавшийся действительно портретом, так как на первом слое письма в надписи нет даже слова «преподобный» или «святой», а просто «Кирилл» (на поле, а не на фоне) и изображение без нимба. Расчистил он наполовину икону Успения Божией Матери и в восторге — и наметил целый ряд икон к расчистке, в том числе и чин ферапонтовского иконостаса — конечно, все это возможно будет, когда у него будет несколько человек, а не один Павел Иванович Юкин, который, к слову сказать, так тоже взволнован событиями, что хотел даже бежать оттуда.

Очень скорблю, что бросил дорогую для моего сердца работу во Владимире... но делать нечего; езжу теперь по архивам, пока петроградским, и с грустью вспоминаю дни минувшего лета, когда было так приятно работать и открывать каждый день все новое и новое (...)

Глубоко преданный Вам В. Георгиевский

В. Т. ГЕОРГИЕВСКИЙ — И. Э. ГРАБАРЮ

Кириллов,

30 сентября (13 октября) 1918 г.

ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ!

Вот-уже скоро две недели будет, как я сижу в Кириллове, делая набеги и в Ферапонтов монастырь, с увлечением восхищаясь чуть не каждый день все новыми и новыми открытиями и выявлением памятников древнерусского искусства, которые в таком изобилии судьба, в общем лихая до русского искусства, сохранила в этом медвежьем уголке древней Руси (...)

П. И. Юкин расчистил икону-портрет преподобного Кирилла, писанный Дионисием Глушицким, и другую, тоже древнюю и чтимую [По-видимому, речь идет об «Успении», которое приписывалось Андрею Рублеву],— иконы эти весьма интересны. Но гораздо интереснее обещает быть икона Успения, приписываемая Дионисию Глушицкому, пробную расчистку которой сделал П. И. Юкин. Получились такие яркие тона и такая необычная техника (в пробелах, в одеждах), что, может быть, эта икона, если ее расчистить всю окажется Рублевской или другого неведомого еще автора — но во всяком случая пробные пятнышки изумительны по своей сочности и декоративности. А сколько здесь чудных икон, ожидающих своего череда по выявлению! Работы здесь очень, очень много!

А красавец Дионисий! Только теперь, после расчистки деисусного чина, который должен быть расчищен в первую голову, он явится во всем своем блеске! Недаром он назывался «иконником» и головка архангела Гавриила, пробно расчищенная П. И. Юкиным, приводит прямо в восторг своими высокохудожественными достоинствами. Такое разлито благородство в этом одухотворенном лице, такая неуловимая и непередаваемая ничем духовная красота, что нельзя оторвать глаз от этого лика и понимаешь, почему не щадили никаких средств, чтобы залучить иконы этого мастера и что им дивилися «самодержцы русския земли». Сколько предстоит еще радостей всем любителям и ценителям древнерусского искусства!.. Скорее, скорее за работу!

Глубоко преданный Вам В. Георгиевский