Никто не указывал мне дороги к священному гробу преподобного, но сердце как бы говорило, куда идти, и я прошёл мимо древнего собора в малую церковь с южной его стороны, где почивает угодник Божий. В арке, между обоих храмов, стояла под сению среброкованая рака и на ней покров, шитый царственными руками, изображал самый лик святого Кирилла. Под сею ракою, в недрах земли, а не открыто, почивает столь великий светильник. Судьбы Божии неисповедимы! Отец всех иночествующих на Востоке, Великий Антоний, велел ученикам втайне погребсти тело своё, дабы не почтили его после кончины, и соименный ему родоначальник наших иноков, в Киеве, также не был никогда обретен. Преподобный Кирилл даже долгое время оставался вне храма, в погребальной палатке, так что и Царь Иоанн упрекал этим иноков Белозерских: "У вас над Воротынским церковь, а над чудотворцем нет! Воротынский в церкви, а чудотворец за церковию; мимо чудотворца, над ним церковь!" По настоянию царскому была она построена, но и в то время святые мощи остались под землёю.

К сожалению, церковь сия показалась тесною в последних годах минувшего столетия настоятелю обители Иакинфу Карпинскому, и он перестроил её совершенно в новом вкусе, не соответствующем главному собору, к которому прилегает. Но среброкованая рака, с ликом на ней преподобного и его деяниями, вычеканенными по сторонам, сохранилась от времён Царя Михаила Феодоровича. Боярин его Феодор Иванович Шереметев, призвавший его на царство и под именем Феодосия постригшийся в лавре Кирилловой, соорудил сию раку, как значится на её подписи, и украсил стенным писанием самую церковь. Венец около лика украшен драгоценными камнями, а на дробницах вокруг верхней деки изваяны преподобные Сергий и Ферапонт, Феодор Освященный и Алексий человек Божий (Ангелы боярина и Царя, при коем он постригся в 1650 году). По тогдашнему времени, рака сия стоила до двух тысяч рублей и достойна именитого рода, который всегда отличался щедростию своих даяний церкви.

Сказать ли впечатление, которое произвели на меня пустынная церковь преподобного и его одинокая рака? При всём благоговении, с каким издавна и пламенно желал я поклониться гробу одного из величайших мужей нашей Церкви, больно было видеть оскудение древней его обители и пустоту самой церкви! Быть может, это чувство было возбуждено во мне сравнением, неблагоприятным для Кириллова монастыря, потому что я приехал в него прямо из Лавры Троицкой, которую оставил в самое многолюдное её время при стечении богомольцев. Но в Лавре видимо над всем господствует преподобный Сергий и один он служит связию и целию всего, как солнце, испускающее повсюду лучи свои и к себе привлекающее взоры всех. Собор Троицкий, в котором почивают святые его мощи, как бы на царственном ложе, на предолтарных ступенях иконостаса, есть действительно место собрания молитвенного для всей братии и богомольцев; там совершаются ежедневно все службы церковные, утренние и вечерние, и торжественные Литургии; даже самые гробы ближайших учеников Сергиевых, Никона и Михея, не лишены ранних Литургий; но не так в Кириллове! От сырости главного собора и недостатка монашествующих ежедневные службы совершаются в тёплом особенном соборе во имя Введения Богоматери, и только по праздникам и воскресным дням бывают ранние Литургии в церкви Преподобного. Священная его рака стоит не только вне собора, но даже в дальнем углу той церкви, которая сооружена в память его, так что гробница совершенно в стороне; когда впервые взошёл я в сию уединенную церковь, один только инок стоял в ней на страже преподобного, ради приходящих богомольцев. Невольно вспомнил я укор Иоаннов древним инокам Белозерским, оставившим такое сокровище вне главного святилища.

Не менее грустное впечатление произвела на меня и первая Литургия в тёплом соборе Введения: не было там богомольцев, одни только монашествующие, и самая церковь, переделанная из древней по новому вкусу, утратила благолепие священной старины. Прежние своды закрыты низким потолком; четвероугольный столп на средине свидетельствует, что здесь была трапеза, но теперь придвинули к ней олтарь, так что столп приходится у самых Царских врат, заслоняя богослужение, а прежний олтарь заграждён стеною и обращён в малую ризницу. Как можно было так изменить внутренность церкви, древнейшей в обители, потому что она строена в одно время с собором и была пространнее всех, по её трапезному назначению? Это случилось не позже, как в начале нынешнего столетия, тщанием, как говорится в истории иерархии, архимандрита Вениамина Жукова, если только слово тщание может быть здесь уместно. При обновлении храмов Кириллова монастыря по мере возрастающих средств, конечно, это первый, за который должно приняться, чтобы возвратить ему древний вид. Здесь, в этой трапезной церкви, совершались царские заздравные и поминальные трапезы, которые так часто повторялись в Кириллове, что для них существовал там особенный чин, и здесь восседал вместе с братиею сам Грозный Иоанн. Из многочисленных окон сей летописной трапезы открывается пустынный вид на широкое Сиверское озеро, обтекающее с южной стороны ограду, как бы в какой-либо обители Венецианской, плавающей над водами; слышен шум волн и в ярком солнце видно сквозь мрачные решётки окон, как плещутся золотые волны, подкатываясь к громадной стене; это зрелище достойно пустынного величия древней обители.

В иконостасе, по необходимости пониженном от потолка, сохранилось несколько древних икон хорошего письма; особенно замечательны: образ Спасителя, по левую сторону Царских врат, и другой — Успения Богоматери, по правую. Настоятель полагает, что его можно отнести к письму преподобного Дионисия Глушицкого, искусного в живописи ученика Кириллова, который сохранил нам лик блаженного своего учителя; известно, что его икона Успения издавна существовала в обители и, вероятно, при переделке иконостаса, без имени художника, перенесена она или поставлена опять в тёплый собор. Достоин внимания, по своему письму, и образ преподобного Кирилла, один из древних, хотя это не Дионисиев; но всё внимание моё обращено было к древнейшей иконе Умиления Богоматери, великолепно украшенной, которая поставлена на столпе посреди храма. Это вклад благочестивой княгини Евфросинии, в инокинях Евдокии, супруги князя Андрея Ивановича Старицкого, дяди Грозного. Позлащённая риза осыпана жемчугом и камнями; венец и цаты блестят обилием яхонтов, ладов и изумрудов, а на дробницах вокруг иконы, унизанных жемчугом, вычеканены Ангелы ближайших родственников княгини-инокини, которая приходила помолиться преподобному Кириллу из соседней обители Горицкой, куда временно укрылась от мирской суеты и гонений Иоанновых после многих семейных бедствий.

После гостеприимной трапезы просил я настоятеля показать мне все церкви его обители, и он сам принял на себя этот труд, несмотря на своё болезненное состояние. Одиннадцать отдельных храмов считается в Кириллове, кроме приделов, но теперь в большей части из них бывает служба только в храмовые праздники, а некоторые совершенно упразднены по ветхости. Прежде всего взошли мы в главный собор Успения; прежняя его паперть частию отломана, вероятно, чтобы сохранить от сырости самый собор, который со всех сторон был застроен. Под сводами сей древней паперти покоилось много именитых усопших, которых могилы теперь неизвестны, ибо сдвинуты и утрачены гробовые плиты при переделке паперти в конце минувшего столетия архимандритом Иакинфом.

Из-под широкой арки, отделяющей паперть от собора, величественно открывается вся его внутренность и древний иконостас, изящный по своей простоте, которая напомнит века давно минувшие. Иконы его расставлены в несколько ярусов на полках, без всякой резьбы или колонн между ними, как это и в Святой Софии новгородской и в Лавре Сергиевой; стоящие на поклоне (то есть внизу) – древнего изящного письма, и по счастию не были обновлены. Быть может, ещё храмовая икона Успения принадлежит кисти знаменитого Андрея Рублёва, который в тишине обители Андрониевской благоговейно писал иконы для храмов московских во дни Донского. В расходной книге Кириллова монастыря 1612 года записано, что с иконы Успения, письма Рублёва, сняты яхонты и жемчуги на икону преподобного, писанную учеником его Дионисием. Вот какими благоговейными иконописцами могла в своё время похвалиться обитель! Действительно достоин внимания весь нижний ярус икон: Спасителя, Пресвятыя Троицы, Похвалы Богоматери, "Неопалимой Купины" и самого преподобного.

Но вот неоцененное сокровище, по левую сторону Царских врат в кипарисном позлащенном кивоте: чудотворная икона Одигитрии Смоленской. Эта та самая, пред которою молился преподобный Кирилл, когда услышал дивный глас, зовущий его на Бело-озеро и указывающий ему место будущей славной его обители. Посему щедро излились на неё даяния царские, и осыпана она богатейшими камнями по золотой сканной ризе: здесь целая летопись имён державных или исторических. По записям монастырским один из первых её украсителей был Владыка Пимен, из старцев Кирилловых, возведённый Грозным Иоанном на кафедру Софийскую Великого Новгорода и им же низложенный после страшного разгрома его паствы; Пимен пожертвовал первую ризу на образ, а сам Иоанн и супруга его Анастасия привесили к ней жемчужную пелену после Казанского похода. Тётка Царя, вдова князя Старицкого инокиня Евдокия возложила на икону драгоценную цату с огромным топазом в голубиное яйцо, и вставила крупные яхонты и перлы в венец Богоматери. Было и еще несколько других княжеских жертвователей, Ангелы коих, вместе с царскими, изображены на жемчужных дробницах иконы, промежду ликов Сергия, Кирилла и Дионисия, столь тесно связанных узами духовной любви. Мы же, молитвенно взирая на сию драгоценную икону, вспомним таинственные слова акафиста, при чтении коих был от неё глас к преподобному, дабы и нам усвоить себе их знаменательную силу: "Странное Рождество видевше, устранимся мира, ум на небеса преложше, сего бо ради высокий Бог на земли явися смиренный человек, хотяй привлещи к высоте вопиющия ему: аллилуиа". Сколько глубокой богословии в сих немногих словесах! Или как ещё яснее выражено в службе того же акафиста: "Еже от века таинство открывается днесь, и Сын Божий Сын Девы бывает, да худшее восприем, подаст ми лучшее. Солгася древле Адам, и Бог возжелав быти, не бысть: человек бывает Бог да Бога Адама соделает" (то есть обманут был древле Адам и, пожелавший сделаться Богом, не мог им быть; но сам Бог делается человеком, чтобы сделать Богом Адама). Не вся ли система христианства изображена в сих кратких словах? — тут и духовная болезнь наша и соответствующее ей врачевство.

По богатству вкладов можно судить о усердии Царей наших к обители Кирилловой. Среброкованые Царские двери Успенского собора с филогранными украшениями пожертвованы Царём Михаилом Феодоровичем, как о том гласит надпись под их сению, на которой изображены Пресвятая Троица и Тайная вечеря: "Божиею милостию, повелением Великого Государя Царя и Великого Князя Михаила Феодоровича, всея России Самодержца, и его благоверной Царицы и Великой Княгини Евдокии Лукиановны, и благородных чад его, сделаны сии Царские двери в Кириллов монастырь Успения Пресвятыя Богородицы, лета 7151" (от Р.Х. 1643). Кроме отражения литовской осады во дни его царствования, есть и другая причина, объясняющая особенное усердие первого из дома Романовых к обители святого Кирилла, и мы её находим в житии преподобного. Там сказано, что родоначальник их, боярин Захария, был основателем второго соборного храма Успения и сам хотел постричься в обители. В истории церковной иерархии написано, что храм сей сооружён в 1496 году, следственно около пятидесяти лет позже настоятельства игумена Трифона, при котором приходил Захария, но это уже третий каменный после пожара деревянного, как о том сохранилось устное предание в Кириллове.

Так иногда одно слово, нечаянно обретённое в житиях угодников Божиих нашей Церкви, объясняет целый ряд исторических событий, и здесь становится понятна причина особенного усердия дома Романовых к обители Кирилловой, начиная с Царицы Анастасии, супруги Иоанна. Весьма естественно, что и Великий Князь Василий Тёмный, подвигнутый игуменом Трифоном искать себе утраченный престол своих предков, благоговел к памяти блаженного Кирилла; если он нарочно присылал Логофета Пахомия в обитель, чтобы написать его житие, то, вероятно, содействовал и боярину Захарии в созидании храма; усердие Державного перешло к его потомству. В царствование Михаила Феодоровича расписан был соборный храм, по усердию дьяка патриаршего Никифора Шипулина, который долго служил при его родителе Филарете Никитиче и постригся в обители, а несколько лет спустя, в начале царствования Алексия Михайловича, пожертвовал другой богатый вкладчик и постриженник сей обители пятьсот рублей для стенного писания паперти. Это был боярин Феодор Иванович Шереметев, призывавший на царство юного Михаила, участвовавший во всех делах правительственных сего времени и в глубокой старости под именем схимника Феодосия скончавшийся у мощей преподобного Кирилла, коего раку великолепно украсил. Но стенное письмо его, повреждённое от времени, совершенно уничтожено было в конце минувшего столетия при перестройке паперти, а в самой церкви не более пятнадцати лет как закрыто по ветхости новою краскою.

И сей боярин, инок Феодосий, не без сердечной вины имел такое усердие к обители Кирилловой. Там постриглись некоторые из его именитого дома, волею или неволею, во дни Иоанна; туда укрылся от его гонений дядя Феодосия, знаменитый воевода Иван Васильевич, прозванием Больший, который неоднократно поражал полчища ордынские, Казани и Крыма, и вынужден был под рясою иноческою искать себе спасения от грозы Иоанновой. "Где сокровища твои?" – спрашивал в темнице гневный Царь своего вельможу. "Руками нищих я переслал их к моему Христу Спасу", — отвечал он, но и в тишине обители не укрылся от неприязни Иоанновой: и туда преследовал его Царь, язвительными посланиями к инокам Белозерским упрекая их за потворство бывшему вельможе.

Без сомнения, оба сии Шереметевы положены были в паперти, как люди почётные, по обычаю того времени, ибо в обители Кирилловой не существует особенной церкви для погребения их рода; мы видим, однако, таковые близ собора, сооружённые над родовою усыпальницею князей Воротынских и Телятевских. Не было ещё тогда в обычае над гробами частных лиц строить церкви, и оттого так горько на это жалуется Царь Иоанн в послании своём к игумену Белозерскому по тому же чувству неприязни к Воротынским, какое питал и к Шереметевым: "У вас над Воротынским церковь, а над чудотворцем нет, и на Страшном судилище Спасовом Воротынский да Шереметев выше станут чудотворца Кирилла, потому что Воротынский церковию, а Шереметев законом крепче (то есть что нарушил устав Кириллов). Слышал от вас брата некоего глаголющаго, яко добре се сотворила княгиня Воротынская; аз же глаголю, яко не добре; посему первое, яко гордыни есть и величания образ, еже подобно царской власти церковию, гробницею и покровом почитатися, и не токмо души не пособие, но и пагуба, души бо пособие бывает от всякого смирения; второе, и сие зазор не мал, что мимо чудотворца, над ним церковь, и един священник всегда приношение приносит; а того бы расхода если бы не было, все было бы вместе, и молитва совокупная и мню Богу приятнее бы было". Церковь сия, во имя равноапостольного князя Владимира, как бы запечатлённая в летописях укором Иоанновым, доселе существует, хотя и в обновлённом виде, с северной стороны собора. Не видно уже в ней гробовых плит, но сохранились на стенах надписи погребальные; при входе в углу: "Лета 7054, октября 27 (1546 года), преставися раб Божий, благоверный князь Владимир Иоаннович Воротынский". Это славный участник в походе казанском, вождь царской дружины, который во время болезни Иоанновой стоял крепко за права Государя и малолетнего сына его Димитрия, против князя Владимира Андреевича и его бояр. Он скончался вскоре после несчастной поездки Иоанновой в Кириллов, которая внезапно изменила характер Царя, когда лишился он любимого младенца. Вовремя успел он умереть, равно как и брат его Александр, участвовавший также в походах царских, о котором гласит другая надгробная надпись. Иоанн ещё посылал по них поминки и вклады в монастырь и даже богатые шубы на гробы их, как значится в записях монастырских.

Но вот и третий Воротынский, и самый именитый князь Михаил, прозванный под Казанью слугою Государевым за свои великие подвиги, главный воевода против татар и первый вестник победы; он сокрушил под Москвою и полчища Девлет-Герея Крымского, когда, в отсутствии Иоанна, дерзнул хан подступить к его столице. Вместе с Сильвестром и другими великими деятелями первых славных лет царствования Иоаннова был он сослан на Бело-озеро (то есть в Кириллов), где пользовался свободою и получал даже запасы из казны царской. Чрез три годы был он прощён по ходатайству Митрополита и бояр, которые поручились в случае его бегства заплатить за него пятнадцать тысяч рублей. Но спустя десять лет, и менее нежели чрез год после своей победы над крымцами, муж доблести и славы, оклеветанный в ворожбе рабом своим, предан был на смертную муку. "Дед и отец мой, — отвечал доблестный воин посреди пыток на допросы Иоанновы, — научили меня ревностно служить Богу и Царю, а не бесу; не верь злобе беглого раба". Но Иоанн хотел верить; шестидесятилетнего витязя привязали к дереву между двух огней, и говорят, что сам Грозный подгребал горящие уголья к телу страдальца. Едва дышащего, повезли в заточение на Бело-озеро, но он скончался дорогою в Кашире, и уже мёртвого привезла супруга его в обитель, чтобы положить в родовую усыпальницу.

Прочие Воротынские, здесь почивающие, ничем не прославились, равно как и князья Телятевские, над склепом коих поставлена смежная с Владимирскою церковь святого Епифания Кипрского. Это было молитвенное, то есть иноческое имя князя Феодора Телятевского, постригшегося в обители Кирилловой, который в ней скончался в 1654 году и оставил по себе вклад для сооружения сей церкви; она также поновлена, как и церковь Воротынских, хотя есть в обеих несколько древних икон. Тут погребены некоторые из именитых настоятелей обители, уже в новейшие времена. И так три сии церкви, пристроенные к собору, одна с южной стороны, с гробницею преподобного, и две с северной, составляют главную массу церковных зданий обители Кирилловой. Мы обошли по порядку и прочие отдельные храмы с их приделами, начиная с ближайших к собору.

Между холодным собором Успения и тёплым Введения Богоматери, который в связи с четырехъярусною колокольнею, стоит небольшой квадратный храм во имя Архистратига Гавриила, с приделом Царей Константина и Елены внутри олтаря. Это залог благочестия Великого Князя Василия Иоанновича, который вместе с своею супругою Еленою из рода Глинских ходил на дальнее богомолье в Кириллов, чтобы испросить себе сына, наследника Русскому царству, и родился ему Иоанн. С тех пор Великий Князь имел особенное усердие к обители преподобного, даже умирая пожелал он постричься на её имя, и уже не державный Василий, но смиренный инок Варлаам предал дух свой в руки Божии. Грозный сын его Иоанн, испрошенный молитвами преподобных, скончался также постриженником Кирилловой обители, которая, таким образом, кроме других именитых иноков рода княжеского или боярского, может вписать в свои списки и сих двух Державных, Варлаама и Иону. За год до своей кончины соорудил Великий Князь храм Архистратигу на память дня своего рождения, с приделом Ангела своей супруги, и с того времени бывали заздравные или поминальные трапезы в сии два дня. Теперь церковь находится в жалком состоянии от ветхости; старый иконостас весьма простой формы; иконы неизящного письма свидетельствуют только о древности храма.

Недалеко от сей церкви, над вратами южной ограды, обращёнными к Сиверскому озеру, существует ещё в таком же убожестве церковь во имя Преображения, которая строена была ранее 1612 года, во время возобновления ограды монастырской. Внутреннее её устройство сходнно с церковию Архистратига, но в ней два придела во имя святителя Николая и великомученицы Ирины в тесном олтаре. Мученица сия была Ангелом супруги Царя Феодора Иоанновича, сестры Годунова, и должно отнести строение надворотного храма к царствованию одного из сих Государей. Так и на противоположной, северной ограде, поставлена над святыми вратами Царём Иоанном церковь двухпридельная, Лествичника и Стратилата, во имя Ангелов двух его сыновей Иоанна и Феодора. Замечательно одно слово записи монастырской о вкладах обоих Царевичей, которое обрисовывает их характер и самое обстоятельство времени. Там сказано под 1570 годом: "Царевич Князь Иван Иванович пожаловал в дом Пречистой Богоматери и чудотворца Кирилла тысячу рублей игумену Кириллу с братиею, и должны они за Князь Иваново здравие молити, а на рождение его марта в 29 день, за его здравие корм кормити малый ежегодно, а служити священнику и диакону; а марта в 30 день, на память преподобного отца нашего Иоанна списателя Лествицы, корм кормити большой, и служить игумену самому со всем собором... А благоволит Бог, Царевич Князь Иван Иванович ино похочет постричися, и нам Царевича Князя Ивана постричи за тот вклад; а если по грехам Царевича Ивана не станет, то и поминати". Тут же написано, под тем же годом: "Царевич Князь Феодор Иоаннович пожаловал образ преподобного, да вкладу пятьсот рублей за Царевичево здравие". Тут, однако, ни слова не сказано о его пострижении или кончине, как в записи старшего брата; что же это значит и что такое 1570 год? Это эпоха самых ужасных казней Иоанновых, между вторым и третьим его браком, година запустения Новгорода и Пскова, на которые, конечно, не мог равнодушно смотреть будущий преемник его престола, уже достигший юношеского возраста, и потому думал укрыться в стенах обители Белозерской; душа его была прискорбна даже до смерти и быть может предчувствовала кратковременность своей жизни. Этого не обретается нигде в летописях, и вот одна полуистлевшая страница в записях монастырских открывает тайную мысль Царевича, которому не суждено было царствовать.